20 мая 2018

Анна Левченко: «Педофилы грозили порезать меня на куски»

Раньше они рыскали в поисках жертвы у школ, в парках, на детских площадках, в окрестностях летних лагерей. Сегодня педофилу нет особой необходимости выходить из тени: большинство знакомств начинается виртуально. Только за прошлый год на Всероссийскую «горячую линию» «Сдай педофила!» было зафиксировано порядка 700 обращений, связанных с домогательствами в социальных сетях.

Но сейчас сам проект, объявивший войну педофилам, оказался под угрозой закрытия…

Для Анны Левченко, лидера движения «Сдай педофила!» и директора мониторингового центра по выявлению опасного и запрещенного законодательством контента, все началось еще в 2005 году, когда ей было всего 15 лет. Она жила в Воронеже, увлекалась рок-музыкой, фанатела от группы «Агата Кристи». В городском дворце пионеров действовал музыкальный кружок, которым руководил Максим Маркин. Двадцатитрехлетний парень себя называл великим гуру и иногда во время занятий садился на стол в позу лотоса.

— Мы с ним дружили. Он мечтал сделать из нас рок-группу, — вспоминает Анна. — А потом мы повзрослели, начали готовиться к поступлению в институт, и времени на занятия музыкой оставалось все меньше. Максу это не понравилось, ведь для него наше объединение стало делом жизни, и он нас выгнал, набрав 13 маленьких мальчиков в возрасте от 9 до 11 лет и двух девочек. Теперь он собирался создать первую детскую рок-группу в России. А детям обещал, что сделает из них звезд, если они будут во всем его слушаться.

Слушаться означало потворствовать его желаниям, а наклонности у руководителя были достаточно прихотливые.

— Где-то через полгода ко мне зашли эти две девочки. Я уже занималась общественной деятельностью. Они сказали, что Максим педофил, — вспоминает Анна. — Девочки рассказали, что прямо на уроке он может посадить мальчика к себе на колени и трогать. Однажды они застукали его с поличным, когда он в предбаннике туалета недвусмысленно зажимал мальчика в углу. Девчонки не скрывали от него, что видели эту картину. А он и не думал таиться: «Да, я педофил, а что такого? Кому не нравится — дверь там!».

Анна слушала эти откровения с содроганием, потому что, когда три года дружишь с человеком, в такое очень трудно поверить. Она призвала Максима к ответу, но он не стал отпираться.

— Он мне прямо заявил, что вступал в интимные отношения с мальчиками, еще когда был вожатым в пионерских лагерях. Мы начали собирать информацию. Это было непросто, потому что дети боялись огласки. Один мальчик мне признался, что Максим шантажировал его тем, что убьет его либо себя на пороге дома родителей ребенка, если тот попробует уйти из объединения. Другого он запугивал, что пойдет к нему в школу и всем расскажет, что мальчишка гей. Еще говорил, что заказал таблетки на сайте для самоубийц. Одну упаковку оставил себе, а другую дал мальчику. Потом я нашла их у подростка под подушкой.

История длилась несколько месяцев. Анна уже училась на первом курсе юрфака и понимала, что если сама напишет заявление в полицию, а все остальные «пойдут в отказ», то ничего не получится. Надо было убедить детей и их родителей. Все, конечно, отказывались — боялись огласки. Воронеж — город маленький. Мама мальчика, у которого Анна отняла таблетки, сказала, что она просто заберет сына из кружка, и все. В конце концов Анна сама написала заявление. Максима задержали на 48 часов и… отпустили.

— А через полгода уголовное дело вообще развалили, — сегодня Анну это совсем не удивляет, а тогда стало настоящим разочарованием. — К тому моменту из дела пропало доказательство, видеозапись, к тому же оказалось, что неправильно оформлены протоколы. Главное, правоохранительные органы не стремились раскрыть дело: у Максима не было педагогического образования, во дворец пионеров он устроился по протекции и из-за громкой истории могли снять с работы директора. В этом никто не был заинтересован — никому не нужен грязный скандал...

Маркина задержали только через семь лет, в 2013 году. Тогда в Воронеже пропал одиннадцатилетний ребенок. Мать написала заявление в полицию и по биллингу нашли этого мальчика в съемной квартире Максима. Полицейские выломали дверь. В этот момент там шла специфическая фотосессия, в которой участвовали два мальчика. А в компьютере Маркина обнаружили более 5000 снимков обнаженных мальчиков. Суд приговорил педофила к 13 с половиной годам лишения свободы. Так закончилась эта история.

Всего за десять лет — именно столько действует движение «Сдай педофила!» — удалось добиться возбуждения уголовных дел и приговоров для 175 любителей детей. По словам Анны Левченко, не исключено, что за решеткой оказалось еще больше педофилов. Дело в том, что пострадавшие семьи стараются поскорее закрыть эти драматичные страницы жизни и не всегда сообщают, чем закончилась их история.

Понятно, что и Анна, и ее сподвижники успели нажить немало врагов.

— Мы регулярно получаем угрозы, — говорит моя собеседница. — Но особенно страшно было в 2015 году, когда 28 педофилов сбились в стаю и начали настоящую травлю. Распространяли компромат, угрожали физической расправой. Мне присылали в личные сообщения фотографии с расчлененными трупами и обещали, что сделают со мной то же самое — порежут меня на куски. Ситуация была настолько серьезной и опасной, что Павел Астахов, который тогда занимал пост детского омбудсмена, добился того, что мне предоставили госзащиту, и два месяца я ходила с охраной — четырьмя вооруженными сотрудниками СОБРа. Все данные обо мне в различных базах были закрыты. Многим знакомым казалось, что это невероятно круто, но когда тебе запрещено выходить из дома, чтобы купить продукты или пачку сигарет, это очень напрягает. Требовалось за сутки предупреждать охранников. Они проверяли лестничную клетку, двор и отвозили меня в тот же магазин. Запрещено было общаться с друзьями и знакомыми, исключение сделали только для троих. Счастье еще, что нас не лишили средств связи и разрешили не переезжать из съемной квартиры, где мы жили и работали.

— А были какие-то личные потери?

— В 2012 году сгорела наша квартира в Воронеже и погибла моя мама. Не могу сказать точно, связана ли эта трагедия с моей деятельностью, но подозрения остались.

— Думаю, за эти годы вы видели много страшных вещей и, наверное, со временем острота восприятия притупляется. Но все же бывает, когда мороз по коже?

— Конечно, особенно если это касается совсем маленьких детей. Когда узнаешь, что изнасиловали ребенка, которому 3–4 года, становится не по себе. Ведь это часто заканчивается летальным исходом или крайне тяжелыми повреждениями внутренних органов... Мы выявляем большое количество детской порнографии, и порой видишь такие извращения, что кровь стынет. В ситуации, когда дети становятся жертвами отцов или отчимов, больше всего шокирует реакция некоторых матерей. Невозможно понять, когда мать говорит: «Как же мы его посадим, если он нас содержит? На что мы будем жить?» Или она становится на сторону насильника и не верит своему ребенку. Помню жуткий случай, который мне рассказала пятнадцатилетняя девочка. Отчим ее насиловал, когда матери не было дома, и еще подкладывал под своих пьяных друзей. Мама поверила дочери, но вместо того, чтобы заявить на насильника в полицию, сказала: «Я же его люблю! Ты потерпи немного. Когда 18 лет тебе будет, сможешь съехать».

— Мы знаем немало историй, когда в борьбе за ребенка или из меркантильных соображений матери обвиняли отцов в развратных действиях. Вы сталкивались с такими случаями, когда подозрения оказывались неоправданными?

— Безусловно. Около 25 процентов обращений на всероссийскую «горячую линию» «Сдай педофила!» — попытка оговора. Если бы у нас было больше профессионалов и в Следственном комитете, и среди экспертов, то от ложных обвинений ничего бы не оставалось. В рамках уголовных дел специалисты оказывают свое сопровождение. Психологи работают с детьми, начиная с трехлетнего возраста, и выявляют на 100 процентов, фантазирует ли ребенок или говорит правду. Эти методики не травматичны для детей. Я пытаюсь пробить, чтобы допросы детей в обязательном порядке фиксировались на видео. Мы часто видим протоколы, словно написанные под копирку. Больше всего меня шокировала история Даниила Безбородова, которая произошла в Кургане. Евгению Чудновец полностью оправдали и освободили, а он сидит. Допрос ребенка длился 45 минут, мальчику было задано 327 вопросов, причем они все были наводящие…

— Сколько звонков поступает на «горячую линию»?

— За 2017 год около 2 тысяч, за несколько месяцев этого года — порядка 500. Звонят в основном взрослые, иногда учителя. Дети не любят говорить по телефону, они пишут мне «в личку» или в группу «Сдай педофила!». Им так проще. Дети часто недоговаривают. Обычно задают вопросы: «А сюда сдавать педофила? Что вы будете делать?» Всегда стараюсь настроить ребенка на доверительную беседу, показываю, что на его стороне. Почему девочки выкладывают в соцсети свои откровенные фотографии? Не из-за повышенной сексуальности. Им не хватает внимания сверстников, родительской любви. Им нужен не секс, а чтобы мама обняла.

— Каков алгоритм ваших действий, когда получаете сигнал?

— Мы всегда изучаем историю и даем первичную юридическую консультацию. Но мы не подменяем правоохранительные органы. Родители часто говорят: «Ребенок никуда не пойдет, потому что это его травмирует, и мы тоже не пойдем, потому что не хотим огласки. Но вы должны его посадить!». Мы можем помочь, когда родители настроены на борьбу. Иногда бывает, что в полиции не реагируют на заявление, тогда мы подключаемся. На днях обратился мужчина из Сочи. У них с женой двое детей. Младшей 4,5 года. Он несколько раз «запалил» жену на том, что она занимается виртуальным сексом с мужчинами, полностью раздеваясь и делая все то, что делают «девочки» в таких ситуациях, и при этом младшая дочь часто присутствует, бегая где-то на заднем плане. Мужчина пошел в полицию — никакой реакции.

— Как обычно выглядят аккаунты педофилов?

— Как правило, они стараются скрываться за детскими аватарками. На фото чаще всего красивый мальчик или симпатичная девочка. От их имени педофилы пишут реальным детям. Забивают странички интересными для подростков темами. После недолгого общения поступает просьба прислать «голые» фотографии. Иногда за это предлагают деньги, но чаще используют шантаж. Расскажу последний случай: девочка стала встречаться с педофилом и вступать с ним в интимные отношения, потому что он прислал ей три фотографии: ее в обнаженном виде и фото ее младшей сестры у детского сада и у дома. Он пригрозил: «Если не будешь делать то, что я скажу, убью твою сестру!». Девочка год жила в этом кошмаре. Дети очень наивные и открытые. Они выкладывают в сеть о себе всю информацию, от номера школы до мобильного телефона и домашнего адреса.

— Разве такая переписка с ребенком не повод для возбуждения уголовного дела?

— Повод. Но среди педофилов есть и такие, кто в открытую строчит манифесты или сочиняет слезливые истории о любви к Лолитам. И с ними сделать ничего нельзя. Бьюсь уже второй год за то, чтобы у нас приняли закон о запрете пропаганды педофилии. Сегодня запрещена пропаганда гомосексуализма, но о педофилии в законе ни слова!

— Анна, а каким результатом больше всего гордитесь?

— Это история с бандой педофилов «Феликс», на которую я потратила два с половиной года своей жизни. Они создали свой закрытый сайт в Интернете, на котором размещали детскую порнографию. Я пробралась на их сайт, договорилась с администратором по кличке Босс — Дмитрием Вопылевым.

— Как удалось вызвать доверие?

— Я прикинулась педофилом, придумала слезливую историю — просто скопировала случай Максима Маркина. Получилось очень достоверно. Но играть на их поле всегда тяжело. Ведь мне приходится не только читать все эти мерзости, но и самой сочинять подобные истории, чтобы мне поверили. Хотя Вопылев скрывал свои личные данные, но я вычислила его местонахождение уже через три дня работы. Он разоткровенничался. Рассказал о девяти жертвах, поведал, как педофилы ездили в Крым, когда он еще был украинским, специально в детдомовскую смену, снимали там квартиры, платили деньги директорам детских лагерей и забирали подростков на ночь. Затем Вопылев познакомил меня еще с несколькими педофилами, с которыми я тоже вела переписку. Чтобы получить допуск на их сайты, надо заручиться рекомендацией двух педофилов. Информация сыпалась как снежный ком. В итоге 11 человек посадили. Правоохранительным органам удалось доказать причастность саратовца лишь к продаже порноматериалов — за это ему дали 6 лет.

— Вы по-прежнему считаете, что исправить педофила можно только отрубанием головы?

— Нет. (Смеется.) Я не кровожадная, я лишь имела в виду, что все эти истории с химической кастрацией бессмысленны, потому что у педофилов рецидив 97 процентов. Они выходят из тюрьмы и опять начинают насиловать детей. Проблема педофилии в голове, и прекратить это можно, либо посадив его пожизненно, либо приговорив к смертной казни. Если серьезно, то я за комплексные меры, чтобы были инициированы научные исследования ученых разного профиля. Пока мы не поймем причину педофилии, так и будем ходить по кругу.

— К вам прислушиваются. Были предложения влиться в госструктуру?

— Не было. Наша система очень неповоротлива. На встрече с президентом Владимиром Путиным я предлагала создать спецотделы по борьбе с педофилией. Но у нас нет специалистов, нет исследований. Психологам это коммерчески не выгодно. Ведь в пострадавших семьях, как правило, нет денег. Следователи нередко пользуются моей методикой в расследовании преступлений против половой неприкосновенности малолетних. Это была тема моей дипломной работы.

— Скажите, сколько волонтеров у вашего движения?

— Когда у нас была поддержка государства, мы проводили обучающие форумы. В 2016 году состоялся форум «Безопасное детство», на котором присутствовало более 300 волонтеров из 15 регионов России. Всего у нас насчитывалось около 700 волонтеров. Сколько сейчас, не знаю. Если считать всех, кто хоть в чем-то поддержал — сделал репост, помог найти психолога или адвоката, — то их свыше двух тысяч.

— Анна, что побудило вас написать отчаянный пост о помощи?

— Четыре года подряд, с 2012 по 2016-й, мы получали помощь от государства в виде президентских грантов. Этого хватало на оплату психологов, адвокатов, зарплаты людям, которые целыми днями заняты в нашем центре. А теперь мы вынуждены собирать пожертвования. Проект оказался перед угрозой закрытия. Но если я сейчас все брошу, тысячи людей останутся без помощи.